В. Желиховская — Закавказские Татары (1885)

Татары

Татары закавказские и горцы Дагестанских и Лезгинских гор совсем различный народ. Хотя те и другие мусульмане, преданные закону Магомета, но совершенно различных толков: горцы сунниты, как турки; а закавказские татары, по большей части шииты, как персияне. Вражда между этими двумя сектами суннитами и шиитами продолжается с самого их зарождения, со смерти пророка, законодателя мусульманства. Умирая в Мекке, в 632 г. от Р. Х. Магомет не назначил себе наследника, а сыновей у него не было. Последователи его разделились: одни последовали ученью Абубекра, отчима его, с двумя его сыновьями Омаром и Османом. Их признали истинными наследниками пророка и верными распространителями истинного учения в составленной ими книге Сунна. Они то и называются суннитами. Другие же решили, что Омар и Осман самозванцы, вводят в веру раскол, а что настоящие проповедники мусульманства Али, двоюродный брат Магомета, женатый на родной его дочери, Фатиме, и сыновья их, великие халифы Хасан и Хусейн. Этих назвали шиитами. Из-за вражды потомков Магомета и убиения внука его Хусейна разыгралась кровавая распря, навеки вкоренившая раздор в магометанстве.

Татары Бакинской, Елизаветпольской, Эриванской и отчасти Тифлисской губерний нынче стали побогаче, особливо городские. Строятся на общий лад: дома их бывают и в несколько этажей, с плоской крышей, отличаясь разве большими в целые стены разными окошками, из мельчайших, цветных стекол, вырезанных красивыми узорами. В комнатах мебели почти нет, кроме сундуков, да иногда тахты — очень широкой и низкой скамьи, крытой ковром, как у армян и грузин. Последние проводят всю жизнь на этих тахтах: и спят на них, и едят, но татарин разве заезжего гостя на нее посадить, а сам все сидит и спит на полу. За то ковры есть у самого бедняка, а у зажиточных все дома покрыты ими внутри. Кругом приемной идет под самым потолком полка, на которой выставлена всякая посуда: серебряные, медные или глиняные кувшины и разная туземная утварь. В главной стене камин, с вычурными украшениями, с витыми колонками. Все это только у богатых. У просто зажиточных чаще всего одна комната, разделенная несколькими перегородками, за которыми все хозяйство и домашний скарб. Тут же и сундуки, покрытые войлоками или циновкой; тут же и постели с одеялами, убранные на день в нарочно проделанные ниши в стенах. В одном углу посуда побогаче, оружие, конская сбруя; в другом чувал с мукой, кадки с сырами, горшки с маслами; а кто победней, так у него единственная комната вместе и конюшня и сарай. У некоторых, вместо жилого покоя только деревянный помост в одном конце большого сарая, сложенного как почти все здания на Кавказе, из неотесанного камня. Помост отделен от помещения лошадей и быков лишь резными перилами. Точно также по селам живут и греки, и армяне. Но все же это не самые бедные татары, а имеющие какую-нибудь оседлость. Большинство, кроме каких-нибудь переносных войлочных кибиток на лето, да земляных нор на зиму, ничего не имеют. Едущие по закавказским равнинам, горам или лесам могут видеть, как по обеим сторонам дороги тянутся покрытые зеленью бугорки: между ними копошатся дети и куры; из подземной дверцы валит дым и выползают на свет Божий оборванцы в рыжих бараньих папахах. С трубками в зубах, они собираются по открытым местам погалдеть о мирских делах: это то и есть татарские сакли, зимние местопребывания кочевников.

С ранней весны эти низменные жилища бросаются: татары собирают свои стада, навьючивают домашний скарб, сажают старух и детей на лошадей и быков и отправляются в горы. По мере того как становится жарче, а скот выедает по близости травы, кочевье снимается и направляется выше в горы, на более прохладные стоянки.

Татары прекрасно знают и местность и условия климата в различные времена года: вынуть жерди, поддерживающие войлочную покрышку их алачуги-кибитки и навьючить их на спину быка — им ничего не стоит. Коня своего татарин слишком ценить; он не любит отдавать под вьюк, — на то есть вьючные животные — ослы, мулы, да быки. На лошадь он сам сядет или много, что посадит мать, или любимую жену. Всякая перекочевка — праздник и повод к грабежам и воровству. Сегодня перекочевали мимо деревни или села, — а завтра здесь нескольких штук скота у крестьян или помещика не хватает. Ищи ветра в поле, судись с татарвой перехожей!.. У них первая заслуга — ловкая кража и самое убийство нередкое дело. Христианина убить даже почитается великой заслугой. Утром татарин его у себя примет, как гостя дорого; угостит и, став на колени, обувь с ног снимет. Чуть гость за его саклю или алачугу завернет, татарин не сочтет за грех его обобрать, как липку, а при нужде и кинжал в спину всадит. Девушка-татарка за тихого, заведомо ничего не укравшего, и никого не ограбившего, парня ни за что и замуж не пойдет. В иных татарских обществах для мужчины считается постыдным умереть спокойною смертью дома. Об этом и не пожалеет никто, тогда как умершего от ран, полученных на грабеже, все оплакивают с большими почестями.

Всякий татарин старается иметь в своем жилище особую комнату или хоть угол отдельный для женщин: туда уже не смеет ступить нога ни одного мужчины, кроме хозяина дома. Ужасно положение женщины-татарки: у нее нет никакого голоса в семье, никаких прав. Муж может ее прогнать, променять на другую, взять обратно, если вздумается, бить сколько душе угодно, даже убить безнаказанно, если не узнает и не вступится правительство. Раз было такое дело: татарин привязал жену за косу к дереву и стал ее обстреливать, пока совсем не застрелил. Когда его взяли и привели в суд, он отказался признать себя виновным, говоря, что не хотел убить, даже не целился, а только желал запугать сидевшего в ней "шайтана" (чорта) и его выгнать. Если пуля в нее попала, так это значит, что она шайтана любила больше мужа и он, с ее согласия, сам в нее пулю направил.

— Но почему же ты думаешь, что в ней был шайтан? — спросили его.

— Это я верно знаю! — отвечал бусурман. — После каждого захода солнца, сотворив намаз (молитву), я имел обыкновение изгонять его из моей жены; и всегда, когда я помолившись подходил к ней, она вся дрожала, так "он" ее колотил!

В самом лучшем случае, у самого доброго мужа положение жены безвыходно. Она безмолвная, бесправная раба, незнающая отдыха. Мужчина никогда ей не поможет, не притронется и пальцем к работе, хотя бы женщина надрывалась трудом на глазах его. Он почти всегда жалеет, не только лошадь свою, которая занимает почетное место в семье каждого татарина, но всякое домашнее животное, больше чем жену.

Так как стада баранов главное и почти единственное богатство татар, они гораздо более заботятся об их удобстве, нежели о своем. У них есть даже пословица, гласящая "тот не хозяина, кто не слуга своего барана". А на хорошего коня редкий татарин не променяет всех своих жен. Еще бы! жена почти всегда изменница, да и всюду найдется; а добрый конь верный друг наездника-джигита! его кормилец на грабеже, его спаситель в опасности.

Джигитом, — удальцом и наездником, — стремится быть каждый татарин, начиная с 10 лет. Джигитовка, то есть скачка — вместе слава и наслаждение татарина. В праздничный день татары выезжают на ближайший луг и начинается джигитовка — удалая скачка со стрельбой, с опрокидыванием под брюхо лошади, с подбрасыванием оружия. На всем скаку, летя сломя голову, джигит и ружье заряжает, держа шапку в рубах, и стреляет в цель без промаху, и разом, словно падая, склоняется к земле, подымет свой папах, а иногда и мелкую монету, брошенную в пыль дороги; потом мгновенно выпрямляется в стременах и снова несется, размахивая оружием над забубенной головой или, растянувшись во всю длину на спину лошади, еле придерживается за гриву ее и летит, изображая из себя мертвое тело.

Ловкость татар на коне изумительна! На Кавказе им нет соперников в верховой езде, как впрочем, нет и в воровстве. Сами они сознаются, что нет у них ни простолюдина, ни бека (дворянин), ни агалара (князя), ни даже хана, который не был бы вором и не считал грабежа удальством. Точно также, несмотря на то, что если бы татарину случилось, когда-нибудь утром или вечером не совершить намаза, не помолиться при восходе и заходе солнца, он бы считал себя погибшим грешником, — каждый из них не задумывается фальшиво присягнуть. Они не считают ни грешным, ни бесчестным дать ложное показание на суде.

Между тем народ этот имеет и хорошие стороны. Он храбр, не выдаст доверившегося ему и способен к развитию и перемене к лучшему там, где видит справедливость к себе и уважение к его чувствам, вере и законам. Закавказские сунниты даже очень покорны властям и преданны русским, на том основании, что в Коране, священной книге Магометовых законов, приказано повиноваться начальству, особенно Сардарю, Царю. Шииты в этом случае хуже: они утверждают, что это повелено лишь о Сардаре мусульманине. Все, долго жившие между закавказскими татарами, знают между ними хороших, добрых, благодарных и памятливых на добро людей. Все дело заключается больше в их своеобразных и превратных понятиях.

Были в Тифлисе два известных разбойника, татары Ибрагим и Мансур. Первый был повешен за преступления; второй погиб в схватке с земской полицией. Между тем эти двое извергов, прославившихся убийствами и грабежами, провели около десяти лет жизни спокойно и честно, — все время пока у них был хороший, справедливый начальник. Этот умный и добрый человек выручил Ибрагима и Мансура из тюрьмы, взяв их на поруки; приблизил их к себе, как милиционеров; давал им поручения, пользуясь их влиянием на других татар и до того доверял им, что, уезжая, поручал их охране свою семью и весь дом. А жили они, надо сказать, в самом разбойничьем участке. Полковник был уездным начальником в Борчалы. Борчалинские же татары самые беспокойные во всем крае. Между тем, пока был жив их любимый начальник, разбойники не только сами вели честную жизнь, но помогали ему своим влиянием и знанием людей своих и обычаев, что никогда, ни прежде, ни после не бывало так спокойно в Борчалы. Когда же этот полковник умер, на его место назначили вздорного, самонадеянного человека, который не хотел на татар смотреть как на людей и начал с Мансуром и его товарищем обращаться жестоко, думая запугать их. Они его не испугались, а ушли, исчезли и снова начались страшные разбои между Тифлисом и Елизаветполем. Но вот что достойно изумления: в продолжении нескольких лет, пока не поймали Ибрагима и не загубили Мансура, — вдове и детям покойного полковника то и дело, неизвестно откуда и от кого приходила помощь, без которой существовать было бы им очень трудно. Знали оба татарина, что честная русская семья, своей волей не станет пользоваться награбленным добром, то и придумали свои подарки доставлять, чтоб никто об этом не знал. Встанут, бывало, вдова и дети полковника поутру, а у них во дворе, за ночь, Бог прибыль прислал: по нескольку баранов привязано; то кошелка с птицей домашней, то чувал муки или рису, кадки с маслом или сыром. Раза два-три Мансур, в особенности любивший семью своего благодетеля, даже навещал их. Все дети очень его любили, особенно один мальчик лет двенадцати, которого татарин чуть не вынянчивал на своих руках. Сколько раз полковница просила его, уговаривала повиноваться, сдаться на милосердие правительства... "Нет! говорил он: Сардар далеко, а генералы его мне не поверят: другой такой нет, как твой муж был!.." Покончили они оба плохо. Ибрагима захватили казаки, а Мансур был застрелен. После смерти этих разбойников-татар сомнение не стало, что они доставляли запасы бедной семье, потому что они сразу и навсегда прекратились. Таким образом и между татарами не все бессердечные хищники, а есть люди добрые и памятливые на добро. Впрочем есть в Закавказье два племени татар, которые слывут за тихих и трудолюбивых: это Шекинцы и Талышинцы, в Бакинской губернии. Между ними разбоев совсем не бывает, а воровство или самоуправство — большая редкость.

В. Желиховская — Кавказ и Закавказье (1885)